Elias Canetti maintains that everything that is eaten is a subject of power. His meticulous analysis of the protocultural links between the desire to dominate and the process of digestion, in my view, can best be illustrated by a large quantity of videos and photographs from social networks in which bulldozers destroy sanctioned foodstuffs that have been smuggled from European countries into Russia. The caterpillar tracks of the machines hungrily grind up tons of French cheese, boxes of Polish apples, Greek peaches and the like, like the teeth of the leader chewing up the first corpse brought to him. Having eaten his fill, he decides to share his food with his hungry tribe. In the historical perspective, the Russian experience provides endless material for the consideration of food as a political resource, but history is always politicized and the dominant historical narratives serve the needs of the authorities, and so the lessons remain unlearned. Over the course of the 20th century, the USSR survived several periods of famine, and a key element in the most lethal of them was the political factor. While the famine of 1932-1933 in recent times has cropped up in the Ukrainian agenda as “Golodomor” (“Famine-Genocide” or “Forced Famine”), nobody recognized the tragedy of 1921-1922 as being a genocidal attack on the Bashkirs. The current Russian political elite has inherited from its predecessors the amoral strategy of playing on the issue of the provision of foodstuffs as a tool for the demonstration of power. It isn’t a vital issue now, but nevertheless, on the one hand it is completely unscrupulous and primitive, and on the other it is subtle, working on a subconscious level as a means of enslavement.

Such manipulations are fuel to the flames in the neurotic interrelationship between man and food in the conditions of capitalism. The detachment of today’s city-dweller from the institution of food production is the main source of this speculative potential. Overproduction, together with a continual widening of the range of goods available forces foodstuff producers to create evermore conceptions of food that are instigated, as a rule, through advertising, both direct and indirect. If the cost of goods can’t be reduced in order to remain competitive, you can always declare them ecologically clean or GMO-free. Within the walls of marketing departments, talented specialists can create an entirely new narrative or implant new forms of social behavior (such as coffee-to-go and the like), and it should be recognized that these are a priori commercial strategies. Despite the resource intensity of “ecological” production (which, in the end, has a major impact on ecology) and the fact that GMO products have been proven to be carcinogenic, in the post-truth world such manipulations are effective. This entire volume of consumerist narratives about food, their chaotic nature and the lack of any systemic quality in essence amounts to a global neurosis generator.

On the level of individuals, the power resource of food is applied through overeating and control of eating at the same time. Often, alarming, stressful and depressing conditions are doused in overeating, which can in turn be designated as a weakness, as it demonstrates a lack of control of oneself and the situation one is in, and overeating is a need to compensate for that lack in the most accessible way possible.

The sense of being full and satiated returns control over the situation and one’s own condition. Eating is an active process, and food is an accessible resource. Control of nourishment (as a symptom) that is in itself just as active and willed a process, achieves its power intentions when a person doesn’t have control over a traumatizing situation and/or its consequences (for example, complexes that are poisoning a person’s life). Food is an element that is always within your control, if only in a certain sense, of course. These internal, subconscious intentions are sped up by the capitalist collider which affirms the act of consumption as the only form of existence (in the first instance, it’s the consumption of food when already full, in the second it is the consumption of certain ideals and ways of life in the rejection and control of food).

The breaking down of feeding behavior is civilizationally determined (I mean, by this, that in the DSM-IV classification it’s dubbed a cultural-conditioned syndrome, such as the Arctic hysteria of the Inuits) and included in the neurotic specter of the modern individual.

Элиас Канетти утверждает, что все что съедается, является предметом власти. Его дотошный анализ протокультурных связей желания властвовать и процесса пищеварения, как мне кажется лучше всего может быть проиллюстрирован большим количеством видео и фото из соцсетей, на которых бульдозеры уничтожают контрабандно ввезенные санкционные продукты из европейских стран в Россию. Гусеницы машин жадно перемалывают тонны голов французских сыров, ящики польских яблок, греческих персиков и тд., словно зубы вождя, который вгрызается первым в принесенную ему тушу, он насытившись решит, разделить ли пищу со своим голодным племенем. В исторической перспективе российский опыт дает исчерпывающий материал для осмысления пищи как политического ресурса, однако история всегда политизирована, а доминирующие исторические нарративы обслуживают нужды власти, поэтому уроки остаются не выученными. В течении 20ого века СССР пережил несколько голодных периодов, важной причиной самых смертельных из них являлся политический фактор и, в то время как голод 32-33гг последнее время постоянно всплывает в украинской повестке как Голодомор, трагедию 21-22гг никто не признает геноцидом башкир. Российская современная политическая элита унаследовала от предшественников аморальные стратегии спекулирования вопросом продуктового обеспечения для демонстрации своей власти. Теперь это не витальная проблема, но с одной стороны совершенно беспринципное и примитивное, с другой тонкое, работающее на уровне подсознания средство порабощения.

Подобные манипуляции подливают масло в огонь и без того невротичных взаимоотношений человека и пищи в условиях капитализма. Отрешенность сегодняшнего городского жителя от института производства питания есть главный источник спекулятивного потенциала. Перепроизводство, вместе с постоянно расширяющимся ассортиментом заставляют производителей продуктов питания создавать все новые представления о пищи, реализуемые как правило в рекламе, скрытой и прямой. Если невозможно снизить стоимость своего товара, чтобы выдержать конкуренцию, всегда можно объявить его экологически чистым и не содержащим ГМО, в стенах маркетинговых отделов талантливые специалисты могут создать совершенно новый нарратив или внедрить новую форму социального поведения (вроде coffee to go и тд.) и следует осознавать, что априори это коммерческие стратегии. Несмотря на ресурсоемкость “экологичного” производства (что в конечном итоге оказывает большее воздействие на экологию) и недоказанность канцерогенности ГМО продуктов, в мире постправды такие манипуляции эффективны. И весь этот объем консьюмеристских нарративов о пищи, его хаос и бессистемность, по сути глобальный неврозоген.

На уровне отдельной личности властный ресурс пищи реализуется через переедание и контроль питания одновременно. Часто тревожные, стрессовые и депрессивные состояния заедаются, их можно определить как слабость в смысле дефицита контроля и власти над собой и ситуацией, а переедание - потребность компенсировать этот дефицит самым доступным способом. Наполненность и сытость вернет силы для контроля над ситуацией и над собственным состоянием. Поедание - активный процесс, продукты - доступный ресурс. Контроль питания (как симптом), также активный, волевой процесс, реализует властные интенции тогда, когда человек не имеет контроля над травмирующей ситуацией или/и ее последствиями (например комплексами, отравляющими его жизнь). Пища это то, что всегда остается в твоей власти, в определенном смысле конечно. Такие внутренние, подсознательные интенции разгоняются капиталистическим коллайдером, который утверждает акт потребления как единственную форму существования (в первом случае это потребление пищи при переедании, во втором случае это потребление определенных идеалов и образа жизни при отказе и контроле питания). Расстройства пищевого поведения цивилизационно детерминированы (я имею ввиду то, что в классификации DSM-IV именуется культурно-обусловленными синдромами, типа арктической истерии у инуитов) и вписаны в невротичный спектр личности современности.